Российско-Германский союз – спасение Европы Европейский кризис углубляется. Самым оптимальным вариантом спасения единой Европы является российско-германский союз.Германия и Россия – две великие европейские державы, должны предложить совместный план действий по

Глава 10 Северо-германский союз

Глава 10 Северо-германский союз После победы над Австрией основной задачей, стоявшей перед прусской политикой, было сполна использовать ее итоги. В середине августа 1866 года, еще до заключения окончательного мирного договора с Австрией, государства, располагавшиеся к

План
Введение
1 История
Список литературы
Германский союз

Введение

Герма́нский сою́з (нем. Deutscher Bund - дойче бунд) - союз германских государств в XIX веке.

1. История

Союз был основан 8 июня 1815 года на Венском конгрессе как наследник развалившейся в 1806 году Священной Римской империи. В 1815 году Германский союз включал 41 государство, а в 1866 году (ко времени роспуска) - 35 государств, традиционно для Германии отличающихся исключительной пестротой государственных форм.

В союз входили: одна империя (Австрия), пять королевств (Пруссия, Саксония, Бавария, Ганновер, Вюртемберг), герцогства и княжества, а также четыре города-республики (Франкфурт, Гамбург, Бремен и Любек).

Как и в прежние времена, это германское объединение имело в своём составе территории, находящиеся под иностранным суверенитетом - короля Англии (королевство Ганновер до 1837 года), короля Дании (герцогства Гольштейн и Саксен-Лауэнбург до 1866 года), короля Голландии (великое герцогство Люксембургское до 1866 года), . Бесспорный военно-экономический перевес Австрии и Пруссии давал им явный политический приоритет перед другими членами союза, хотя формально в нём провозглашалось равенство всех участников. В то же время ряд земель Австрийской империи (Венгрия, Словения, Далмация, Истрия и др.) и Прусского королевства (Восточная и Западная Пруссия, Познань) полностью исключались из союзной юрисдикции. Это обстоятельство лишний раз подтверждало особое положение в союзе Австрии и Пруссии. Пруссия и Австрия только теми территориями входили в Германский союз, которые уже были частями Священной римской империи. Территория Германского союза в 1839 году составляла около 630 100 км² с населением 29,2 млн человек.

После Австро-прусской войны (17 июня - 26 июля 1866) Германский союз 23 августа в городе Аугсбург распустился.

Германский союз был конфедеративным образованием. Главным стремлением малых государств, входивших в союз, было сохранение статуса-кво в Германии. Правящим органом Германского союза был Союзный сейм. Он состоял из уполномоченных от 34 германских государств (включая Австрию) и 4 вольных городов и заседал во Франкфурте-на-Майне (нез.)

В полном составе (69 голосов) заседания Союзного сейма проходили очень редко, в основном все решения принимались в узком его составе (17 голосов). Председательство в союзе принадлежало Австрии, как крупнейшему по территории и населению государству Германского союза.

Каждое из объединившихся в союзе государств обладало суверенитетом и собственной системой управления. В одних сохранялось самодержавие, в других функционировали подобия парламентов (ландтаги), и лишь в семи были приняты конституции, ограничивающие власть монарха (Бавария, Баден, Вюртемберг, Гессен-Дармштадт, Нассау, Брауншвейг и Саксен-Веймар).

Дворянство имело власть над крестьянством, барщину, кровавую десятину, феодальный суд. Абсолютизм оставался практически нетронутым.нейтральность?

Но капитализм пробивал себе дорогу и в этих неблагоприятных условиях. В Вюртемберге, Гессене, Кобурге, было отменено крепостное право, барщина была вытеснена более производительным трудом наёмных батраков. Развивалось промышленное производство, особенно в Рейнской области (прус.) . В 1834 г. создан Германский таможенный союз (нем. Zollverein ), в состав которого вошли Бавария, Пруссия и ещё 16 германских княжеств. Руководство в союзе принадлежало Пруссии, претендовавшей на роль объединительной силы в Германии наряду с Австрией. Прусская монета, талер, стала единственно используемой монетой в Германии. Австрия не входила в таможенный союз.

Германский союз просуществовал до 1866 года и был ликвидирован после поражения Австрии в австро-прусской войне (к 1866 г. в него входило 32 государства). Единственным его членом, сохранившим независимость и не потерпевшим ни одной смены режима, является, опять же, княжество Лихтенштейн.

Список литературы:

1. documentArchiv.de - Gesetz betreffend die Einführung einer deutschen Kriegs- und Handelsflagge (12.11.1848)

2. Каратини Р. 943.2 - De la Prusse au IIIe Reich. - A - La Prusse et l"Allemagne avant Bismarck. - b) Prise de conscience du sentiment national. - c) L"Europe de 1815. - B - L"Allemagne jusqu"à la guerre de 1914. - a) Bismarck. // Bordas Encyclopédie. 5a - Histoire universelle (2). De l’Antiquité à nos jours: l’Europe. - 1-е изд. - М.: Bordas-Éditeur, 1969. - С. 25-26. - 500 с. RERO R003578261 (фр.)

3. Лихтенштейн состоял в оборонительном союзе с Австрийской империей, в дальнейшем сохраняя тесные связи с Австро-Венгрией. Другое неисчезнувшее нейтральное государство, Люксембург, было исключено из Германского союза, собственно, за нейтралитет в австро-прусской войне. В случае его вступления в войну, он был бы аннексирован Пруссией или вошёл бы в Северогерманский союз. В итоге, Люксембург аннексировался поочерёдно Германской империей и Третьим рейхом в 1914 и 1939 годах соответственно.

Северогерманский союз
Австрийская империя
Королевство Бавария
Королевство Вюртемберг
Великое герцогство Баден
Великое герцогство Гессен
Великое Герцогство Люксембург
Княжество Лихтенштейн

История

Как и в прежние времена, это германское объединение имело в своём составе территории, находящиеся под иностранным суверенитетом - короля Англии (королевство Ганновер до 1837 года), короля Дании (герцогства Гольштейн и Саксен-Лауэнбург до 1864 года), короля Нидерландов (великое герцогство Люксембургское до 1866 года).

Бесспорный военно-экономический перевес Австрии и Пруссии давал им явный политический приоритет перед другими членами союза, хотя формально в нём провозглашалось равенство всех участников. В то же время ряд земель Австрийской империи (Венгрия , Далмация , Истрия и др.) и Прусского королевства (Восточная и Западная Пруссия , Познань) полностью исключались из союзной юрисдикции. Это обстоятельство лишний раз подтверждало особое положение в союзе Австрии и Пруссии. Пруссия и Австрия только теми территориями входили в Германский союз, которые уже были частями Священной Римской империи. Территория Германского союза в 1839 году составляла около 630 100 км² с населением 29,2 млн человек.

Германский союз просуществовал до 1866 года и был ликвидирован после поражения Австрии в австро-прусской войне (к 1866 году в него входило 32 государства). Единственным его членом, сохранившим независимость и не потерпевшим ни одной смены режима, является княжество Лихтенштейн .

Силовые структуры

• Федеральное войско (Bundesheer )
• Федеральный флот (Bundesflotte )

Последствия Венского конгресса

На Венском конгрессе (1814-1815 гг.) Англия проявила свою серьёзную озабоченность по поводу недопущения Франции в дальнейшем стать преобладающей силой в Европе и поэтому содействовала Пруссии в её усилении и распространении своей территории до Рейна. Одновременно в планы Англии не входило чрезмерное усиление Пруссии и превращение её в доминирующую европейскую державу.

В свою очередь Пруссия согласилась на присоединение к России Великого герцогства Варшавского в качестве ответного шага на согласие о присоединении Саксонии к Пруссии. Талейран, бывший тогда премьер-министром Франции, использовал «саксонский вопрос» с целью прекращения международной изоляции Франции и поддержал Австрию и Англию, заключивших секретное соглашение по срыву этих планов. В результате к Пруссии отошло 40 % территории Саксонии.

Современная тому времени Германия была представлена Федеративным образованием, состоящим из 34 государств и 4 городов: Франкфурт-на-Майне, Любек, Гамбург и Бремен. Государства не имели права вступать в альянсы, угрожающие Федерации или отдельным её членам, но имели право иметь свои конституции. Федеральный орган Бундестаг собирался под руководством Австрии во Франкфурте-на-Майне с участием представителей государств. Решения, принимаемые доминирующими членами Федерации, Австрией и Пруссией, могли быть забаллотированы даже в том случае, если в их поддержку выступили делегации от четырёх королевств: Саксонии, Баварии, Ганновера и Вюртемберга. Германия того времени была связана лишь общностью языка и культуры.

Многонациональная Австрия, в которой к тому времени немцев было вдвое меньше, чем лиц других национальностей, имевшая финансы в катастрофическом состоянии, была в политическом отношении весьма слаба.

Пруссия, в которой Харденберг до самой своей смерти в 1822 году проводил свои реформы, пришла к тому, что возврат ко временам абсолютной монархии стал невозможен. Однако становление либерально-буржуазного общества тормозилось сильным влиянием аристократии во властных структурах и особенно в армии.

Развитие либерализма в Федерации было чрезвычайно неравномерным: Австрия и Пруссия игнорировали статью 13 Федерального акта, обязывавшего ввести конституционную форму правления. Но в Саксен-Веймаре она была введена в 1816 году, в Бадене и Баварии - в 1818, в Вюртемберге − в 1819, в Гессен-Дармштадте - в 1820.

Немецкое общество

По сравнению с предыдущим веком, немецкое общество XIX века внешне было эгалитарным. Отсутствовала существенная разница в одежде, поведении и вкусах. Существенные имущественные различия были спрятаны за фасадом всеобщего равенства. Стали обычными браки между представителями прежней аристократии и преуспевающими выходцами из низов. При этом браки совершались по взаимному влечению. Уже в 1840 году около 60 % занятых в производстве составляли рабочие и мелкие собственники. Старые формы социального неравенства заменялись новыми. От 20 до 30 % населения прибегали к помощи различных благотворительных организаций. В Хемнице различие в недельной зарплате рабочих-печатников составляло 13 раз.

Бидермейер

Эпоха, последовавшая за Наполеоновскими войнами, когда в общество начало отдыхать от неустроенности и неопределённости военного времени, носит в Германии название Бидермейера . В это время благодаря росту благосостояния значительной части общества, вызванного экономическим подъёмом и ростом производительности труда, начал постепенно складываться новый класс, который позже будет назван средним классом, ставшим базой для стабильности государства. Представители этого класса в силу своей относительной обеспеченности не должны были вести ежедневно ожесточённую борьбу за жизнь. У них появилось свободное время и средства для того, чтобы серьёзно заняться вопросами семьи и воспитания детей. Тем более что семья давала защиту от неприятностей со стороны внешнего мира. На смену рационализму предыдущего века пришло обращение к религии. Эта эпоха нашла своё убедительное отражение в нейтральном и бесконфликтном творчестве немецкого художника Шпицвега .

Наука и культура

В первой половине века Германия была «страной поэтов и мыслителей», давшей миру множество новых идей. Шеллинг и группа «натуральных философов» выступили против ньютонианского материализма с утверждением, что Природа может быть познана лишь на основе размышлений и привлечения интуиции. Медики Фойхтерслебен из Вены и Ригзайс из Мюнхена выступили с идеей об отмене материалистического подхода к медицине и необходимости положить в основу лечения молитву и медитацию.

В противоположность этим проявлениям отрицания рационализма в немецкой науке появились имена, значительно повлиявшие на развитие современного научного знания. Выдающимся учёным оказался Юстус Либих , который был введён в большую науку Александром Гумбольдтом . Либих фактически стал создателем современной агрохимии .

В литературе показала себя группа политически ангажированных писателей «Молодая Германия», в которую вошёл Генрих Гейне , оценки которого колебались в широком диапазоне от «пламенного патриота» до «циничного предателя» и от «принципиального республиканца» до «платного лакея». Он имел смелость оставаться самим собой, и во многих случаях история показала, что он был прав.

Радикальный национализм

Во времена Освободительной войны весьма широко была распространена идея о том, что Бундестаг должен стать действенным федеральным органом - форумом всей немецкой нации. Эта идея продолжала жить в студенческих обществах, особенно Гисена и Иены, где наиболее радикально настроенные студенты впадали в революционную активность.

Евреи в немецком обществе

Позиция верноподданного еврея в немецком обществе была сформулирована известным либеральным писателем Бертольдом Ауэрбахом таким образом: «Я - немец, и не могу быть никем иным, я - шваб, и никем другим не хочу быть, я - еврей и это смешение соответствует сути того, кто я есть». С другой стороны, в немецком обществе в течение тысячи лет существовало не подлежащее не только ревизии, но и вообще обсуждению мнение, что слово «немец» является синонимом слова «христианин». И общество требовало от своего члена однозначного ответа на вопрос о его национальной принадлежности, неотделимой от принадлежности к той или иной религиозной конфессии. В связи с этим столь сложная формулировка была непонятна массам.

Бытовой и административный антисемитизм пустил в европейской истории глубокие корни. Он имеет различные формы выражения, в том числе в виде недоверия и подозрительности к нации в целом, основанных и на категорическом неприятии еврейскими общинами непрерывно идущего смешения населения в процессе ассимиляции. Ортодоксально настроенные представители еврейского населения справедливо опасались ассимиляции, угрожающей падением авторитета Закона Моисея . Те же опасения разделяли и представители духовенства - раввинат. В XIX в. ко всем проявлениям антипатии добавилась и зависть к успехам, демонстрируемым еврейством на ставшими ему доступными поприщах.

Тем не менее, влияние еврейской культуры на культуру Германии и обратное влияние были, безусловно, плодотворными для каждой из сторон.

Таможенный союз

Либеральные преобразования на территории Германии наиболее интенсивно проходили в области экономики, где проявилась тенденция к образованию общегерманского рынка. В этом направлении действовала и система высоких таможенных сборов, которые в определённой степени защищали производимые в рамках Федерации товары от конкуренции со стороны Англии. Инициатором в этом вопросе выступила Пруссия, в которой в 1818 году были отменены все существовавшие ранее таможни между прусскими провинциями и Пруссия стала территорией свободной торговли. Австрия противилась самой идее свободы торговли, которая находила в членах Федерации всё увеличивающееся количество сторонников. 1 января г. был создан Германский таможенный союз (нем. Zollverein ), в состав которого вошли Бавария, Пруссия и ещё 16 германских княжеств. в результате под контролем прусской бюрократии оказалась территория с населением в 25 миллионов человек, из 18 членов Федерации. Прусская монета, талер , стала единственно используемой монетой в Германии. Австрия в таможенный союз не входила .

Начало Промышленной революции

До середины века промышленное производство росло весьма умеренными темпами. Ещё в -1847 годах менее 3 % работоспособного населения в государствах Таможенного союза могли быть отнесены к категории работников промышленности. Однако начавшееся строительство железных дорог радикально изменило экономическую ситуацию.

Затем начался по всей Европе железнодорожный бум. Даже консервативно настроенные делегаты общегерманского парламента от Австрии были вынуждены ехать по Рейну пароходом до Дюссельдорфа , а затем поездом до Берлина .

Железнодорожное сообщение в короткий срок снизило транспортные расходы на доставку товаров на 80 %. Социальный эффект железнодорожного сообщения проявился и в существенной демократизации общества. Прусский король Фридрих Вильгельм III сетовал, что отныне представители низших сословий могут ехать в Потсдам с той же скоростью, что и он.

Революция 1848 года

В середине века в Европе наступил голод. Массовая безработица, голод и нищета охватили многие земли Германии. Серия неурожаев, последовавших за 1845 годом , вызвала голодные бунты в Берлине , Вене , и Ульме . В Верхней Силезии были зарегистрированы боле 80 000 случаев заболевания тифом. 18 000 заболевших умерло. Картофель, ставший к тому времени одним из основных блюд народного рациона, стал негоден в пищу из-за поразившей его болезни. Это вызвало «Картофельное восстание» в Берлине в 1847 году . Реальная зарплата промышленных рабочих между и 1847 годами упала на 45 %. Катастрофическая ситуация была подтверждена широко распространённым докладом либерального профессора-медика, создателя клеточной теории в медицине и биологии Рудольфа фон Вирхова .

В наиболее тяжёлой ситуации оказалась группа мелких предпринимателей в Силезии, владевших 116 832 устаревшими текстильными производствами. Только 2 628 из них были механизированы. Силезские ткачи не были в состоянии конкурировать с английскими товарами. Всё это привело к бунту. Рабочие громили фабрики и конторы, жгли долговые книги. Подошедшая армия в течение трёх дней восстановила порядок.

Либерально настроенные деятели искусства, такие как Гейне , Герхардт Гауптман и Кете Кольвиц выразили симпатию к бунтовщикам, считая их невинными жертвами промышленной революции. Реально произошедшие события послужили Карлу Марксу поводом для его известного обобщения, содержащего утверждение о том, что пауперизация рабочего класса является неизбежной особенностью промышленного капитализма.
Перед 1848 годом положение в экономике стало заметно улучшаться и наметился её ускоренный подъём. Однако 24 февраля г. в Париже начались бои на баррикадах . Король Луи-Филипп I бежал и Франция вновь стала республикой. В марте радикалы под руководством венгерского националиста Кошута поставили вопрос о ликвидации монархии Габсбургов . Это нашло своё отражение и в немецких землях, а в парламенте Бадена был поставлен вопрос о преобразовании Федерации в государство по образцу Соединённых Штатов Америки.

Революционное брожение, представлявшее нередко противоречивые интересы различных социальных групп, охватило страну. Бундестаг признал 9 мая трёхцветный флаг, как государственный. Во многих немецких государствах произошла замена правительств на более либеральные. В Австрии Меттерних был вынужден бежать, а прусский король Фридрих Вильгельм IV 18 марта издал распоряжение об отмене цензуры и высказал мнение в поддержку принятия конституции. Толпа заполнила Берлинский замок и для наведения порядка генерал Притвиц был вынужден дать приказ войскам разогнать толпу. В ответ возникли баррикады и в схватках погибло 230 человек. Тогда король приказал войскам 19 марта покинуть город, лично принял участие в похоронах жертв столкновений и, надев трёхцветную повязку, проехал по улицам. В тот же день он издал прокламацию, содержащую фразу, смысл которой остался неясен: «Отныне Пруссия входит в Германию».

Было сформировано умеренно либеральное правительство под руководством банкира Лудольфа Кампхаузена и промышленника Давида Ханземана , которое проводило курс на поддержку экономического роста и монархии. Радикальные группировки в то время были достаточно слабы. Попытка радикала Фридриха Хекера вооружённым путём установить республику была без труда прекращена армией. С другой стороны, правая оппозиция в лице Бисмарка , принца Вильгельма и Герлаха оказалась в изоляции.

Парламент во Франкфурте настаивал на включении Австрии в империю, но без принадлежащих ей территорий, населённых не немцами, что было неприемлемо для молодого Австрийского императора Франца-Иосифа, поскольку означало разделение его империи. Тогда парламент принял решение предложить корону Фридриху-Вильгельму IV, который отказался принять корону от «беспризорников». Его отказ положил конец надеждам на объединение Германии, Пруссия отказала парламенту в легитимности и отозвала своих делегатов 14 мая.

Это решение вызвало волну протеста и даже в Пруссии подразделения Ландвера выступили против регулярной армии. Парламентское большинство, ставшее левым, приняло решение переехать в Штутгарт, тем самым выйдя из-под контроля австрийских и прусских войск, размещённых во Франкфурте.
Принц Вильгельм (будущий первый император) решительно преследовал плохо вооружённые отряды повстанцев, за что заслужил прозвище «картечный принц» (de. Grapeschot Prince). В результате в эти годы Германию покинуло 1,1 миллион немцев, эмигрировавших, главным образом, в Америку. Революция потерпела поражение, поскольку радикалы не имели чётко выраженной позиции и не были едины. Кроме того, стало ясно, что и Австрия, поддерживавшая антипрусские выступления, окончательно потеряла шанс стать доминирующей страной в Немецком союзе. Консервативные слои в Пруссии сохранили свои позиции в управлении государством и особенно в армии. Буржуазия поступилась своими политическими амбициями и сконцентрировала внимание на производстве и финансовой активности. В результате годы между 1846 и 1873 годами стали годами образования среднего класса и существенного роста его благосостояния.

В 1858 году принц Вильгельм был назначен регентом при душевнобольном короле и, к всеобщему удивлению, сменил непопулярное правительство, создав кабинет из консервативно настроенных либералов.

Эпоха «Железа и крови»

Отто фон Бисмарк , «железом и кровью» в войнах с Данией, Австрией и Францией создавший Второй Рейх (малый - без Австрии), в значительной степени удовлетворил существовавшую издавна потребность в объединении немцев под одной крышей. После этого его задачей стало устранение опасности войны на два фронта, которую он считал заведомо проигрышной для государства. Его преследовал кошмар коалиций, который он пытался устранить путём категорического отказа от приобретения колоний, которые неизбежно значительно увеличили бы опасность вооружённого конфликта при столкновениями с интересами колониальных держав, в первую очередь с Англией. Он считал добрые отношения с ней залогом безопасности Германии, и потому все усилия направил на решение внутренних проблем.

Германский союз

Отрывок, характеризующий Германский союз

Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d"etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.

Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.

Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.